Неточные совпадения
Он не слыхал
звука выстрела, но сильный
удар в грудь сбил его с ног.
Он бьет ее ногами, колотит ее головою о ступени, — это ясно, это слышно по
звукам, по воплям, по
ударам!
Вместо ответа Раскольников встал, вышел в сени, взялся за колокольчик и дернул. Тот же колокольчик, тот же жестяной
звук! Он дернул второй, третий раз; он вслушивался и припоминал. Прежнее, мучительно-страшное, безобразное ощущение начинало все ярче и живее припоминаться ему, он вздрагивал с каждым
ударом, и ему все приятнее и приятнее становилось.
Было странно, что, несмотря на нетерпеливый, враждебный шум, осипший голос все-таки доносился, как доносится характерный
звук пилы сквозь храп рубанков,
удары топоров.
Непривычен был подавленный шум города, слишком мягки и тупы
удары лошадиных копыт по деревянной мостовой, шорох резиновых и железных шин на колесах экипажей почти не различался по
звуку, голоса людей звучали тоже глухо и однообразно.
— Спасибо, — тихонько откликнулся Самгин, крайне удивленный фразой поручика о жизни, — фраза эта не совпадала с профессией героя, его настроением, внешностью, своей неожиданностью она вызывала такое впечатление, как будто
удар в медь колокола дал деревянный
звук.
Савелий встретился с Мариной на дворе. До ушей Райского долетел
звук глухого
удара, как будто кулаком по спине или по шее, потом опять визг, плач.
«Так вот нет же, достучусь, достучусь!» — бормотал он, с каждым
звуком злясь на себя до остервенения, но с тем вместе и усугубляя
удары в ворота.
Лишь изредка ветер набегал струями и, в последний раз замирая около дома, донес до нашего слуха
звук мерных и частых
ударов, раздававшихся в направлении конюшни.
В чаще, где ничего не видно, направление приходится брать по
звуку, например по звону колокольчика,
ударам палки о дерево, окрикам, свисткам и т.д.
Вдруг в тихом вечернем воздухе пронеслись странные
звуки: то были
удары в бубен, и вслед за тем послышалось пение, похожее на стон и плач.
Пока длилась отчаянная борьба, при
звуках святой песни гугенотов и святой «Марсельезы», пока костры горели и кровь лилась, этого неравенства не замечали; но наконец тяжелое здание феодальной монархии рухнулось, долго ломали стены, отбивали замки… еще
удар — еще пролом сделан, храбрые вперед, вороты отперты — и толпа хлынула, только не та, которую ждали.
Мы не доехали трех верст до посада, как уже разнесся
удар монастырского колокола, призывавший к вечерне.
Звуки доносились до нас глухо, точно треск, и не больше как через пять минут из одиночных
ударов перешли в трезвон.
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами», гостит у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и в последний раз, замирая около дома, донес до слуха
звук мерных и частых
ударов, раздававшихся в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем, останавливается, кивает головой и с доброй улыбкой начинает вторить
ударам...
Когда мычали животные, оглушаемые
ударом топора — обухом между рогов, — Коля прищуривал глаза и, надувая губы, должно быть, хотел повторить
звук, но только выдувал воздух...
А когда пастух, старый бродяга, пригнал стадо больше чем в полтораста голов и воздух наполнился летними
звуками — мычанье, хлопанье бича, крик баб и детей, загоняющих телят, глухие
удары босых ног и копыт по пыльной унавоженной дороге — и когда запахло молоком, то иллюзия получилась полная.
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие
удары топора производят только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым
ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины,
звуки становятся глуше, больнее… еще
удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
В саду было совершенно тихо. Смерзшаяся земля, покрытая пушистым мягким слоем, совершенно смолкла, не отдавая
звуков: зато воздух стал как-то особенно чуток, отчетливо и полно перенося на далекие расстояния и крик вороны, и
удар топора, и легкий треск обломавшейся ветки… По временам слышался странный звон, точно от стекла, переходивший на самые высокие ноты и замиравший как будто в огромном удалении. Это мальчишки кидали камни на деревенском пруду, покрывшемся к утру тонкой пленкой первого льда.
— Гу-гу-гу-у-ой-иой-иой! — далеко уже за лодкою простонал овражный пугач, а лодка все неслась по течению, и тишина окружающей ее ночи не нарушалась ни одним
звуком, кроме мерных
ударов весел и тонкого серебряного плеска от падающих вслед за
ударом брызгов.
Держа ложку в руке, я превратился сам в статую и смотрел, разиня рот и выпуча глаза, на эту кучу людей, то есть на оркестр, где все проворно двигали руками взад и вперед, дули ртами и откуда вылетали чудные, восхитительные волшебные
звуки, то как будто замиравшие, то превращавшиеся в рев бури и даже громовые
удары…
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал тише, и только твердые
удары ног о камни наполняли улицу глухим, ровным
звуком. Он поднимался над головами людей, уплывая в прозрачное небо, и сотрясал воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза, бил в грудь, путался в ногах…
Ромашов стоял против нее и, болезненно щурясь сквозь очки, глядел на ее большой, тонкий, увядший рот, искривленный от злости. Из окна неслись оглушительные
звуки музыки, с упорным постоянством кашлял ненавистный тромбон, а настойчивые
удары турецкого барабана раздавались точно в самой голове Ромашова. Он слышал слова Раисы только урывками и не понимал их. Но ему казалось, что и они, как
звуки барабана, бьют его прямо в голову и сотрясают ему мозг.
Часовой опять закричит: «пушка» — и вы услышите тот же
звук и
удар, те же брызги, или закричит: «маркела!», [Мортира.] и вы услышите равномерное, довольно приятное и такое, с которым с трудом соединяется мысль об ужасном, посвистывание бомбы, услышите приближающееся к вам и ускоряющееся это посвистывание, потом увидите черный шар,
удар о землю, ощутительный, звенящий разрыв бомбы.
Выстрелы уже слышались, особенно иногда, когда не мешали горы, или доносил ветер, чрезвычайно ясно, часто и, казалось, близко: то как будто взрыв потрясал воздух и невольно заставлял вздрагивать, то быстро друг за другом следовали менее сильные
звуки, как барабанная дробь, перебиваемая иногда поразительным гулом, то всё сливалось в какой-то перекатывающийся треск, похожий на громовые
удары, когда гроза во всем разгаре, и только что полил ливень.
Как вам кажется, недалеко от себя слышите вы
удар ядра, со всех сторон, кажется, слышите различные
звуки пуль, — жужжащие, как пчела, свистящие, быстрые или визжащие, как струна, — слышите ужасный гул выстрела, потрясающий всех вас, и который вам кажется чем-то ужасно страшным.
Но вот еще часовой прокричал своим громким, густым голосом: «маркела», еще посвистывание,
удар и разрыв бомбы; но вместе с этим
звуком вас поражает стон человека.
Едва только он выпрямился после того, как так позорно качнулся на бок, чуть не на целую половину роста, от полученной пощечины, и не затих еще, казалось, в комнате подлый, как бы мокрый какой-то
звук от
удара кулака по лицу, как тотчас же он схватил Шатова обеими руками за плечи; но тотчас же, в тот же почти миг, отдернул свои обе руки назад и скрестил их у себя за спиной.
По временам в ушах его раздавался
звук полновесного
удара: это кучер Архипушка всей пятерней дал раза Евпраксеюшке, гоняясь за нею в горелках (и она не рассердилась, а только присела слегка); по временам до него доносился разговор...
Что же касается до бубна, то он просто делал чудеса: то завертится на пальце, то большим пальцем проведут по его коже, то слышатся частые, звонкие и однообразные
удары, то вдруг этот сильный, отчетливый
звук как бы рассыпается горохом на бесчисленное число маленьких, дребезжащих и шушуркающих
звуков.
Так этот воин еще приготовлялся к купанью, тогда как лекарь, сидя на камне и болтая в воде ногами, вертелся во все стороны и весело свистал и вдруг неожиданно так громко треснул подплывшего к нему Ахиллу ладонью по голой спине, что тот даже вскрикнул, не от
удара, а от громогласного
звука.
Всё больше и больше покрывалась рубцами и кровоподтеками спина, ягодицы, ляжки и даже бока истязуемого, и за каждым
ударом раздавались глухие
звуки, которых не мог сдержать истязуемый.
Стон
ударов по железу набрасывался со всех концов зрелища; грохот паровых молотов, цикады маленьких молотков, пронзительный визг пил, обморочное дребезжание подвод — все это, если слушать, не разделяя
звуков, составляло один крик.
Он приглашал открыть карты. Одновременно с
звуком его слов мое сознание, вдруг выйдя из круга игры, наполнилось повелительной тишиной, и я услышал особенный женский голос, сказавший с ударением: «Бегущая по волнам». Это было как звонок ночью. Но более ничего не было слышно, кроме шума в ушах, поднявшегося от резких
ударов сердца, да треска карт, по ребру которых провел пальцами доктор Филатр.
Звонок здесь висел на довольно широком черном ремне, и когда капитан потянул за этот ремень, нам послышался не веселый, дребезжащий
звук, а как бы
удар маленького колокола, когда он ударяет от колеблемой ветром веревки.
Рыба имеет тонкий слух и острое зрение, особенно форель, но, кажется, рыба вообще больше боится стука, чем вида человека или животного, по крайней мере скоро к ним привыкает; но к
звуку она чувствительна до невероятности;
звуком можно ее оглушить до беспамятства, чему служит доказательством всем известное глушение рыбы
ударами дубинки по тонкому осеннему льду.
Тысячи
звуков смешивались здесь в длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые
звуки каменщичьих зубил, звонкие
удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка глухие подземные взрывы, заставлявшие дрожать землю.
Размеренные
звуки музыки непрерывными глухими
ударами отзывались в его голове, причиняя раздражающую боль.
Вдруг над самой головой его с страшным, оглушительным треском разломалось небо; он нагнулся и притаил дыхание, ожидая, когда на его затылок и спину посыпятся обломки. Глаза его нечаянно открылись, и он увидел, как на его пальцах, мокрых рукавах струйках, бежавших с рогожи, на тюке и внизу на земле вспыхнул и раз пять мигнул ослепительно-едкий свет. Раздался новый
удар, такой же сильный и ужасный. Небо уже не гремело, не грохотало и издавало сухие, трескучие, похожие на треск сухого дерева,
звуки.
Проснулся он среди ночи от какого-то жуткого и странного
звука, похожего на волчий вой. Ночь была светлая, телега стояла у опушки леса, около неё лошадь, фыркая, щипала траву, покрытую росой. Большая сосна выдвинулась далеко в поле и стояла одинокая, точно её выгнали из леса. Зоркие глаза мальчика беспокойно искали дядю, в тишине ночи отчётливо звучали глухие и редкие
удары копыт лошади по земле, тяжёлыми вздохами разносилось её фырканье, и уныло плавал непонятный дрожащий
звук, пугая Илью.
— Признаю, — сказала Вера. Голос её задребезжал, и
звук его был похож на
удар по тонкой чашке, в которой есть трещина.
За окном раздался могучий
удар колокола; густой
звук мягко, но сильно коснулся стёкол окна, и они чуть слышно дрогнули… Илья перекрестился, вспомнил, что давно уже не бывал в церкви, и обрадовался возможности уйти из дома…
Где-то частыми
ударами палки выбивали пыль из ковров или меховой одежды — дробные
звуки сыпались в воздух.
Свист флейты, резкое пение кларнетов, угрюмое рычание басов, дробь маленького барабана и гул
ударов в большой — все это падало на монотонный и глухой
звук колес, разбивающих воду, мятежно носилось в воздухе, поглощало шум людских голосов и неслось за пароходом, как ураган, заставляя людей кричать во весь голос.
…Ветер резкими порывами летал над рекой, и покрытая бурыми волнами река судорожно рвалась навстречу ветру с шумным плеском, вся в пене гнева. Кусты прибрежного ивняка низко склонялись к земле, дрожащие, гонимые
ударами ветра. В воздухе носился свист, вой и густой, охающий
звук, вырывавшийся из десятков людских грудей...
Купцы окружили своего оратора тесным кольцом, маслеными глазами смотрели на него и уже не могли от возбуждения спокойно слушать его речи. Вокруг него стоял гул голосов и, сливаясь с шумом машины, с
ударами колес по воде, образовал вихрь
звуков, заглушая голос старика. И кто-то в восторге визжал...
Он часто бил Климкова, и хотя не больно, но его
удары были особенно обидны, точно он бил не по лицу, а по душе. Особенно нравилось ему бить по голове перстнем, — он сгибал палец и стукал тяжёлым перстнем так, что получался странный, сухо щёлкавший
звук. И каждый раз, когда Евсей получал
удар, Раиса, двигая бровями, пренебрежительно говорила...
Но в конце улицы снова дребезжал экипаж, он катился торопливо, были слышны
удары кнута о тело лошади и её усталое сопение. Ему казалось, что
звуки неподвижно повисли в воздухе и будут висеть так всегда.
Смотрел на круглый одинокий шар луны — она двигалась по небу толчками, точно прыгала, как большой светлый мяч, и он слышал тихий
звук её движения, подобный
ударам сердца. Не любил он этот бледный, тоскующий шар, всегда в тяжёлые минуты жизни как бы наблюдавший за ним с холодной настойчивостью. Было поздно, но город ещё не спал, отовсюду неслись разные
звуки.
Люди толкались, забегая один вперёд другого, размахивали руками, кидали в воздух шапки, впереди всех, наклонив голову, точно бык, шёл Мельников с тяжёлою палкой в руках и национальным флагом на ней. Он смотрел в землю, ноги поднимал высоко и, должно быть, с большой силою топал о землю, — при каждом
ударе тело его вздрагивало и голова качалась. Его рёв густо выделялся из нестройного хаоса жидких, смятённых криков обилием охающих
звуков.
Гулкий шум мягкими неровными
ударами толкался в стёкла, как бы желая выдавить их и налиться в комнату. Евсей поднялся на ноги, вопросительно и тревожно глядя на Векова, а тот издали протянул руку к окну, должно быть, опасаясь, чтобы его не увидали с улицы, открыл форточку, отскочил в сторону, и в ту же секунду широкий поток
звуков ворвался, окружил шпионов, толкнулся в дверь, отворил её и поплыл по коридору, властный, ликующий, могучий.